Я открыл дверь.
Стоявшие на пороге напомнили мне пожилых отставников откуда-нибудь из ГРУ — румяных спортивных мужиков, которые ездят на приличных иномарках, имеют хорошие квартиры в спальных районах и собираются иной раз на подмосковной даче бухнуть и забить «козла». Впрочем, нечто в блеске их глаз заставило меня понять, что этот простецкий вид — просто камуфляж.
В этой паре была одна странность, которую я ощутил сразу же. Но в чем именно она состоит, я понял только тогда, когда Бальдр и Иегова стали приходить поодиночке. Они были одновременно и похожи друг на друга, и нет. Когда я видел их вместе, между ними было мало общего. Но, встречая их по отдельности, я нередко путал их, хотя они были разного роста и не особо схожи лицом.
Бальдр был учителем гламура. Иегова — учителем дискурса. Полный курс этих предметов занимал три недели. По объему усваиваемой информации он равнялся университетскому образованию с последующей магистратурой и получением степени Ph.D.
Надо признаться, что в то время я был бойким, но невежественным юношей и неверно понимал смысл многих слов. Я часто слышал термины «гламур» и «дискурс», но представлял их значение смутно: считал, что «дискурс» — это что-то умное и непонятное, а «гламур» — что-то шикарное и дорогое. Еще эти слова казались мне похожими на названия тюремных карточных игр. Как выяснилось, последнее было довольно близко к истине. Когда процедура знакомства была завершена, Бальдр сказал:
— Гламур и дискурс — это два главных искусства, в которых должен совершенствоваться вампир. Их сущностью является маскировка и контроль — и, как следствие, власть. Умеешь ли ты маскироваться и контролировать? Умеешь ли ты властвовать?
Я отрицательно покачал головой.
— Мы тебя научим.
Бальдр и Иегова устроились на стульях по углам кабинета. Мне велели сесть на красный диван. Это был тот самый диван, на котором застрелился Брама; такое начало показалось мне жутковатым.
— Сегодня мы будем учить тебя одновременно, — начал Иегова. — И знаешь почему?
— Потому что гламур и дискурс — на самом деле одно и то же, — продолжил Бальдр.
— Да, — согласился Иегова. — Это два столпа современной культуры, которые смыкаются в арку высоко над нашими головами.
Они замолчали, ожидая моей реакции.
— Мне не очень понятно, о чем вы говорите, — честно сказал я. — Как это одно и то же, если слова разные?
— Они разные только на первый взгляд, — сказал Иегова. — «Glamour» происходит от шотландского слова, обозначавшего колдовство. Оно произошло от «grammar», a «grammar», в свою очередь, восходит к слову «grammatica». Им в средние века обозначали разные проявления учености, в том числе оккультные практики, которые ассоциировались с грамотностью. Это ведь почти то же самое, что «дискурс».
Мне стало интересно.
— А от чего тогда происходит слово «дискурс»?
— В средневековой латыни был термин «discursus» — «бег туда-сюда», «бегство вперед-назад».
Если отслеживать происхождение совсем точно, то от глагола «discurrere». «Currere» означает «бежать», «dis» — отрицательная частица. Дискурс — это
запрещение бегства.
— Бегства откуда?
— Если ты хочешь это понять, — сказал Бальдр, — давай начнем по-порядку.
Он наклонился к своему саквояжу и достал какой-то глянцевый журнал. Раскрыв его на середине, он повернул разворот ко мне.
— Все, что ты видишь на фотографиях — это гламур. А столбики из букв, которые между фотографиями — это дискурс. Понял? Я кивнул.
— Можно сформулировать иначе, — сказал Бальдр. — Все, что человек говорит — это дискурс…
— А то, как он при этом выглядит — это гламур, — добавил Иегова.
— Но это объяснение годится только в качестве отправной точки… — сказал Бальдр.
— …потому что в действительности значение этих понятий намного шире, — закончил Иегова.
Мне стало казаться, что я сижу перед стереосистемой, у которой вместо динамиков — два молодцеватых упыря в черном. А слушал я определенно что-то психоделическое, из шестидесятых — тогда первопроходцы рока любили пилить звук надвое, чтобы потребитель ощущал стереоэффект в полном объеме.
— Гламур — это секс, выраженный через деньги, — сказал левый динамик. — Или, если угодно, деньги, выраженные через секс.
— А дискурс, — отозвался правый динамик, — это сублимация гламура. Знаешь, что такое сублимация?
Я отрицательно покачал головой.
— Тогда, — продолжал левый динамик, — скажем так: дискурс — это секс, которого не хватает, выраженный через деньги, которых нет.
— В предельном случае секс может быть выведен за скобки гламурного уравнения, — сказал правый динамик. — Деньги, выраженные через секс, можно представить как деньги, выраженные через секс, выраженный через деньги, то есть деньги, выраженные через деньги. То же самое относится и к дискурсу, только с поправкой на мнимость.
— Дискурс — это мерцающая игра бессодержательных смыслов, которые получаются из гламура при его долгом томлении на огне черной зависти, — сказал левый динамик.
— А гламур, — сказал правый, — это переливающаяся игра беспредметных образов, которые получаются из дискурса при его выпаривании на огне сексуального возбуждения.
— Гламур и дискурс соотносятся как инь и ян, — сказал левый.
— Дискурс обрамляет гламур и служит для него чем-то вроде изысканного футляра, — пояснил правый.
— А гламур вдыхает в дискурс жизненную силу и не дает ему усохнуть, — добавил левый.
— Думай об этом так, — сказал правый, — гламур — это дискурс тела…
— А дискурс, — отозвался левый, — это гламур духа.
— На стыке этих понятий возникает вся современная культура, — сказал правый.
— …которая является диалектическим единством гламурного дискурса и дискурсивного гламура, — закончил левый.
<…>
Прошло всего несколько дней, а я уже знал слово «культуролог». Правда, его я тоже понимал неправильно — это, думал я, уролог, который так подробно изучил мочеполовую систему человека, что добился культового статуса и получил право высказываться по духовным вопросам. Это не казалось мне странным — ведь смог же академик Сахаров, придумавший водородную бомбу, стать гуманитарным авторитетом.
Словом, в голове у меня была полная каша. Но я не видел в этом трагедии — ведь раньше там не было ничего вообще.
Вскоре дела с гламуром пошли совсем кисло (примерно так же обстояло у меня в школе с органической химией). Иногда я казался себе настоящим тупицей. Например, до меня долго не доходило, что такое «вампосексуал» — а это было ключевое понятие курса. Бальдр посоветовал мне понимать его по аналогии со словом «метросексуал» — и я пережил легкое потрясение, когда выяснилось, что это вовсе не человек, любящий секс в метро.
Бальдр объяснил смысл слова «метросексуал» так:
— Это персонаж, который одет как пидор, но на самом деле не пидор. То есть, может и пидор, но совсем не обязательно…
Это было несколько путано, и я обратился к Иегове за разъяснениями.
— Метросексуальность, — сказал Иегова, — просто очередная упаковка «conspicuous consumption».
— Чего-чего? — переспросил я, и тут же вспомнил информацию из недавно проглоченного препарата. — А, знаю. Потребление напоказ. Термин введен Торстоном Вебленом в начале прошлого века…
Дождавшись урока гламура, я повторил это Бальдру.
— Чего Иегова тебе мозги пудрит, — пробормотал тот недовольно. — «Conspicuous consumption». Это на Западе конспикьюос консампшн. А у нас все надо называть по-русски. Я уже объяснил тебе, кто такой метросексуал.
— Я помню, — сказал я. — А зачем метросексуал наряжается как пидор?
— Как зачем? Чтобы сигнализировать окружающим, что рядом с ним проходит труба с баблом.
Виктор Пелевин «Ампир В»